"Очень хорошо быть знаменитым!"

Когда недавно Виктор Сухоруков был в Сибири на гастролях, одна девушка попросила его подарить на память галстук. А он не дал, растерялся: "Что я, "Битлз", что ли, какой?" Теперь жалеет.
- Я вообще сильно влюбчивый человек, преданный, надежный. Я под этим кровью могу подписаться. Но одновременно мелочный и, когда мелочей набирается много, - начинаю делать выводы. Если человек меня предает - я пробиваю чеки. Это моя личная терминология. С корнем, с кровью и со слезами пробиваю чеки и вырываю его из своей жизни.
- А тихо уйти?
- Бывает, что ухожу тихо. Но это вредно. Потому что человек, оппонент, субъект - тот кто стоит перед кассой, не поймет. Тихий уход хорош, интеллигентен, но он оставляет человека в смятении. А это меня мучает.
- И актерство требует высказаться...
- А как же! Играем - поигрываем! Не дают тебе играть в театре - придумывай и играй свою жизнь. В театре-то я не наигрался, не избаловали меня. Кино пришло ко мне в сорок лет. Сегодня я немножечко на плаву, но отдаю себе отчет, что все скоро может кончиться. Я дважды думал, что проснусь знаменитым - после "Бакенбардов" и "Комедии строгого режима". Не стукнуло, не прозвенело, не прокричало, не зажглось!
- Поэт сказал, что "быть знаменитым некрасиво".
- А я за красотой не гонюсь. Это он так думает, а я думаю иначе. Очень хорошо быть знаменитым!
- Пришла долгожданная слава, а ведь были и тяжелые периоды в вашей жизни...
- Я о многом еще даже и не рассказывал! И не расскажу пока - потом, может, когда уйду в глубину, подальше от юности. Не поверят! Или скажут - ну вообще обнаглел, тоже мне, Максима Горького из себя строит. Вот уж Золушка в штанах! А были вещи куда более страшные, чем собирание бутылок на улице.
Когда меня спрашивают, жалею ли я о том периоде - кризисном, мрачном, депрессивном... Конечно, жалею. Но без него не было бы меня. Меня теперь сломать трудно - я был нищим, я был голодным, я был алкоголиком, я был грузчиком. Был! И если эта лавина вернется - я готов. И если от компота меня придвинут к щам - не буду отворачиваться, ломаться, жаловаться и выть на луну - уже отвыл свое.
- Но что-то внутри изменилось?
- Говорят, если бедное, голодное детство - человек становится жадным и много жрет. Нет! Я остаюсь щедрым - у меня заначек нет, запасов. Только не подумайте, что я этим бравирую и демонстрирую: вот, мол, какой я Дед Мороз на каждый день, - но я все вещи раздаю, раздариваю. Подарочные - обязан сохранять по их статусу. А остальное - раздаю. И будучи когда-то голодным, я сегодня не могу хапать, запихивать в свой поганый рот, как в топку. И мой вчерашний трудный день - это не драма моей жизни. Просто моя жизнь. Может быть, испытание
Но когда шел к своей цели - стать актером, я очень боялся, что именно мое социальное положение, мои рваные трусы, мои рваные носки, из-за которых учительница вызывала мать в школу, помешают мне. Я же сын фабры, сын промышленного городка!
- Что же вас, не учили в детстве, что рваные трусы - это неважно? Что обычно творческие люди нищи телом, но богаты духом?
- Да откуда матери было об этом знать? Быть поммастера - вот самая лучшая, самая уважаемая, самая многооплачиваемая, престижная, авторитетная работа на фабрике. В поммастера надо идти! А актерство - это разврат, и попасть туда можно только по блату. Какие тут внушения про богатство духа, когда дома три книжки было - "Тимур и его команда", "Как закалялась сталь" и "Разгром" Фадеева? Да и то все три библиотечные.
- Раз в человеке живет актерство, наверное, оно с детства проявляется?
- Еще как! Был у нас в доме платяной шкаф - мать его называла гардероб. Были буфет, комод... Но я в школе говорил, что у нас дома не буфет, а сервант, я говорил не гардероб, а шифоньер. И даже комод я называл трельяжем! Поэтому одноклассников домой не приглашал, боялся, что придут и скажут: "Витьк, а где же твой трельяж-то?!" Мне будет стыдно, срамно!
И я, намывая вместо матери полы с мылом, со щеткой, чистотой создавал себе иллюзию богатства. Скатерти стелил, клеенку на столе с мылом намывал. Скамеечка у окна у нас стояла - я ее застилал чистой газеткой. В этом тогда было мое богатство.
- И похвальное трудолюбие.
- Мне это всегда помогало. И когда позже напивался, то надевал шорты, повязывал на голову полотенце и начинал убирать коммунальную квартиру, которую, кроме меня, никто не убирал. Вылизывал ее до шести утра, потом выпивал десять чайников чаю, потел - и все пьянство выходило.
- А сейчас-то у вас есть трельяж?
- И сейчас нету. Гардероб трехстворчатый с зеркалом старинный есть, шкаф платяной с зеркалом. Вот зеркал у меня много, я их люблю.
- Позы принимаете?
- Боже упаси! Даже рожи не кривлю! Я ведь еще с детства помнил, что Гитлер тренировал перед зеркалом свои манеры. А я ненавидел Гитлера и еще тогда подумал - никогда этого делать не буду! Глядя в зеркало, внушаю покой лицу - не хмурюсь ли? - изучаю лицо через обретение покоя.
- Вы - через покой?! Да вы же фонтан! И, наверное, всегда таким были?
- Всегда, всегда! Мало таких актеров - надо использовать мой темперамент и холеризм! Когда я спокойный - я сонный. Другое дело, были периоды жизни, когда это была суета, взбалмошность. Сегодня вздрючка прошла - я стал рулевым своей энергии.
Вы пришли ко мне в мое счастливое время, наверное, поэтому и собеседник я скучный. Все хорошо! И бенефис свалился мне на голову, как корзина с цветами, - за что? почему мне? У меня и круглой-то даты нет!
- Наверное, вся страна почувствовала, что вы ее брат.
- Дай Бог! У меня даже на юге был случай, когда вор в законе привел семью фотографироваться со мной - в белой рубашке, причесанный. Сказал, что он криминальный авторитет и здесь отдыхает с семьей. Выследил меня, привел двоих детей, рассказывал мне о жизни, жаловался на судьбу, по фене ботал. Меня радует, что я вот играю отрицательные роли, а люди улыбаются мне вслед и здороваются со мной, как со знакомым! Нет фамильярности, хамства и жлобства - уважают, я это чувствую.
- Вы, Виктор, не обижайтесь, но я "Брата-2" не смотрела и детей бы своих не пустила.
- А я говорил и говорю - время диктует нам жанр и то, какие фильмы снимать! Придет заря, и снова полетят журавли!
- Мне думается, что после "Братьев" журавли нескоро полетят... А в жизни у вас есть брат?
- Он умер. У меня есть сестра Галочка, и сын у нее - Иван - я живу ради них. Я купил ему лыжи, палки, ботинки, все хорошее купил! Целый год копил деньги...
- Ну вот, а говорите заначек нет...
- Так это не заначка, а целенаправленное накопление! ... и повез их к морю, в отдельном купе - ну как Шукшин в "Печках-лавочках". А возвращались на самолете. И когда Галя с Ваней шли по салону самолета, Галя сказала: "Ваня, у тебя вся жизнь впереди, поэтому у окошка сяду я". И Ваня не спорил. Так в облаках она и долетела до Москвы.
И я горжусь этим, и я хвалюсь этим и буду хвастать! Есть кому служить на земле, есть для кого жить на земле. Не надо оправдываться бедой, несчастной любовью, нищетой, смертями - можно найти точку в пространстве, ради которой жить и держать себя в силе, в теле, в здравии и в необходимости. Может, они и не нуждаются во мне. А мне это неважно, я их и спрашивать не буду!
- А Ваня "Брата" смотрел?
- А как же! Он все мои фильмы смотрит. Гордится мной провинциально - это значит душевно, тихо, застенчиво - без показухи.
- В вас-то самом жива еще провинциальность?
- Конечно. И выражется она в том, что меня тянет туда, в ту тишину, миниатюрность жизни. К шумному, незловредному народу - скандальному, матерщинному, но не злому. Бедственного много среди моего близкого народа - пьянство, поножовщина, - но я оттуда. И я никогда об этом не забывал.
Даже во времена депрессии, упадничества я мечтал - наступят у меня светлые, шумные, публичные времена, времена славы, признания, любви, восторга - я буду всуе поминать свое маленькое Орехово-Зуево, я везде буду его благодарить. Так я придумал себе еще тогда, когда ничего не было. И то, что я не клял окружающее меня благополучие в трудные мои дни, - это тоже, думаю, моя провинциальнось
Я только утешал себя: "Ничего, Витя, и у тебя наступит светлая минутка!" Когда сидел оплеванный, грязный, немытый, обставленный бормотухой и смотрел в окно телевизора, то говорил себе: "И я там буду! Обязательно! Я смогу!" Я не копил зла миру, я готовил себя к входу в этот мир - и это тоже провинциальность.
Я сегодняшний кое-кому не даю покоя: "Да откуда он взялся, да кто он такой, да почему все ему! Тоже мне герой! Вот до чего опустилась страна, рухнул мир, что даже Сухоруков у них - герой". Но я умею прощать. А сегодня мне тем более грех мстить и злиться. И если растрачусь, разорюсь и даже иссякну - мне на мой век хватит. Знаю, что буду делать, - цветочки выращивать в маленькой далекой деревеньке. Это не образ. Туда я себя готовлю - к прекрасному забвению.

Беседовала Ирина БОНДАРЕНКО